|
|
Самые романтические и немыслимые истории о цирках (с мезальянсами, скитаниями, изменами, повторными браками, пышными свадьбами и убийствами) – итальянские. В России – вечные стройки и здания, в Швеции – сытые наследники цирковых династий, в Германии – чинные семейства со стартовым капиталом, во Франции… Впрочем нет, постойте! Какая же романтика без Франции? Есть здесь чудесные истории любви, есть! И эта – всего лишь одна из тысяч, но зато какая!
Не может быть!
Да-да, все так и говорили – не может быть! Шутка ли - сын неотесанного парижского рабочего и дочь самого Чарли Чаплина, талантливая танцовщица и подающая надежды музыкант! Конечно, она мечтает стать клоунессой, а он – основать свой цирк с одной-единственной программой, а после совершенствовать созданное всю жизнь. Но кого тогда – в бурливые 60-е - не преследовали безумные фантазии?
Время прошло, крики о скором расставании утихли, а они так и остались вместе – клоун-иллюзионист Жан-Батист Тьере и акробатка-хамелеон Виктория Чаплин. У них своя микроскопическая труппа, несколько выверенных до мелочей постановок, дети-циркачи и миллионы поклонников по всему миру. Прошло сорок лет, а пара (ей – почти шестьдесят, а ему – за семьдесят) все еще разъезжает по миру и выступает на манеже так же эмоционально и старательно, как в юности.
Двое против мира
Влюбленным не нужен никто. А этим двоим – чтобы создать свой цирк – даже не понадобились помощники. Труппа состояла из них одних. Сами, без костюмеров и режиссеров, они поставили в 1971 году свой первый спектакль – «Цирк Бонжур», с которым выступили в Авиньоне.
Здесь-то и началась проверка их любви. Авиньонское выступление едва не провалилось. Французы, привыкшие к традиционным спектаклям, не восприняли сюрреалистической постановки, в которой герои появляются из ниоткуда, таинственно исчезают, зависают на канатах, достают из чемоданов зебр и умирают, чтобы возникнуть вновь - в цветке или на игрушечной лошади.
Не поняли артистов и в остальной Франции. Их искусства не признал даже свободолюбивый, открытый экспериментам Париж. Так – раскритикованная, опечаленная – пара и начала свои гастроли по миру. И другие страны их приняли! На это потребовалось время, но через несколько лет афиши труппы стали узнавать, о них принялись рассказывать друзьям. К паре наконец-то решились приблизиться журналисты – правда, циркачи, долго обходясь без поддержки прессы, теперь сами чурались их.
Сон или явь?
На что похожи выступления труппы? На детский сон, который не хочется разбирать и анализировать. Здесь все сюрреалистично, зыбко, необъяснимо, здесь отсутствует логика и законы физики, здесь нет места рациональности и занудным взрослым попыткам понять причину каждого действия. Даже сюжет нестатичен – то он рассыпается на отдельные истории-лоскутки, то сплавляется вновь – в единый сюрреалистический мир.
Спектакли Жана-Батиста и Виктории не следует объяснять, им нужно верить и просто смотреть. Вот Виктория колдует с роскошным платьем, превращаясь то в бабочку, то в лошадку, то в экзотическое растение. Вот она кружит кофейный столик, а вот прыгает в пасть гигантскому зеленому монстру. Ей не страшно висеть на канате вниз головой, не страшно умирать перед публикой, а потом возрождаться в цветочном горшке и разъезжать на колеснице, управляя китайскими драконами.
Жан-Батист не мучает зрителя аллегориями, он просто показывает чудеса. В его волшебных чемоданах плавают и производят потомство рыбы, обитают зебры, растут сливы и бананы, играют оркестры и летают бабочки. Не пытаясь объять необъятное, артист совершенствует то, что умеет – как и мечтал в молодости.
Инь и Ян
Отдельные территории-номера двух артистов сочетаются еще потому, что оба они – разные, почти противоположные. Правы были наблюдатели – эксцентричный и открытый Жан никогда не станет похож на тихую, лиричную и немного отстраненную Викторию. Это мы и видим на манеже.
Жан-Батист – всегда балагур, экстраверт, скоморох. Что бы он ни делал, он выходит к зрителю с улыбкой. Виктория не такая – часто она даже и не смотрит на публику, не ищет поддержки зала – будто людей и вовсе не существует. Она передвигается по манежу неслышно, отрешенно – вещь в себе.
Мажорная, громкая маска Батиста и трагическая, печальная маска Виктории сплетают и противопоставляют энергии инь и ян, Восток и Запад, подсознательное с явным, кричащее с затаенным. В этом слиянии и есть секрет, помогающий артистам успешно выступать и в экстравертных США, и в тихой, загадочной Японии – везде, где бы они ни пожелали.
|
|
|
